— Я — жена, — Маша всхрипывала в трубку.
— Покажи штамп, — свекровь безжалостно била наотмашь.
— Я мама вашего внука…- напоминала Маша.
— Матвей еще малыш, ему не нужны эти эмоции…
— Матвей должен попрощаться с папой…
— Не должен. Я считаю, что это лишнее. Травмировать ребенка незачем.
Пашина мама показала, кто здесь главный. Она. Она решает, где будет похоронен Паша, и что лучше для его сына. А Маша — никто. Никто такая.
Маша рыдает у меня на плече. Эта социальная несправедливость душит ее, и даже немного отодвигает на второй план саму трагедию.
— И все из-за этого чертового штампа, Оля? — спрашивает она, и поворачивает ко мне свое опухшее от слёз лицо.
— Тише, Маш, Матюшу разбудишь…
— Нет, ты мне скажи…
Я иду на кухню заварить Маше успокоительный чай. Я тоже не попала на похороны друга. Потому что я — прежде всего Машина подруга, а Маша — никто.